I

ВНУТРЕННИЕ ГОЛОСА

Плывущий за руном по хлябям диких вод,

И в землю сеющий драконьи зубы, вскоре

Увидит в бороздах не озими, а всход

Гигантов борющихся... Горе!

3.II.1915

I.

ПОД ЗНАКОМ ЛЬВА.

Посв. М. В. Сабашниковой.

Томимый снами, я дремал,

Не чуя близкой непогоды;

Но грянул гром, и ветр упал,

И свет померк, и вздулись воды.

И кто-то для моих шагов

Провел невидимые тропы

По стогнам буйных городов

Объятой пламенем Европы.

Уже в петлях скрипела дверь

И в стены бил прибой с разбега,

И я, как запоздалый зверь,

Вошел последним внутрь ковчега.

Август 1914 г.

Дорнах.

II.

НАД ПОЛЯМИ АЛЬЗАСА.

Ангел непогоды

Пролил огнь и гром,

Напоив народы

Яростным вином.

Средь земных безлюдий

Тишина гудит

Грохотом орудий,

Топотом копыт.

Преклоняя ухо

В глубь души, внемли,

Как вскипает глухо

Желчь и кровь земли.

Сентябрь 1914 г.

Дорнах.

III.

В ЭТИ ДНИ.

Посв. И. Эренбургу.

В эти дни великих шумов ратных

И побед пылающих вдали

Я пленен в пространствах безвозвратных

Оголтелой, стынущей земли.

В эти дни не спазмой трудных родов

Схвачен дух: внутри разодран он

Яростью сгрудившихся народов,

Ужасом разъявшихся времен.

В эти дни нет ни врага, ни брата:

Все во мне, и я во всех; одной

И одна – тоскою плоть объята

И горит сама к себе враждой.

В эти дни безвольно мысль томится,

А молитва стелется, как дым.

В эти дни душа больна одним

Искушением – развоплотиться.

5.II.1915.

Париж.

IV.

ПОСЕВ.

В осенний дым по стонущим полянам

Дымящиеся водят борозды

Не пахари;

Не радуется ранам

Своим земля;

Не плуг вскопал следы;

Не семена пшеничного посева,

Не ток дождей в разъявшуюся новь, –

Но сталь и медь,

Живую плоть и кровь

Недобрый Сеятель

В годину Лжи и Гнева

Рукою щедрою посеял...

Бед

И ненависти колос,

Змеи плевел

Взойдут в полях безрадостных побед,

Где землю-мать

Жестокий сын прогневал.

3.II.1915.

Париж.

V.

ГАЗЕТЫ.

Я пробегаю жадным взглядом

Вестей горючих письмена,

Чтоб душу влажную от сна

С утра ожечь ползучим ядом.

В строках кровавого листа

Кишат смертельные трихины,

Проникновенны лезвиины,

Неистребимы, как мечта.

Бродила мщенья, дрожжи гнева

Вникают в мысль, гниют в сердцах,

Туманят дух, цветут в бойцах

Огнями дьявольского сева.

Ложь заволакивает мозг

Текучей дремой хлороформа,

И зыбкой полуправды форма

Течет и лепится, как воск.

И гнилостной пронизан дрожью

Томлюсь и чувствую в тиши,

Как, обезболенному ложью,

Мне вырезают часть души.

Не знать, не слышать и не видеть...

Застыть как соль... Уйти в снега...

Дозволь не разлюбить врага,

И брата не возненавидеть!

12.V.1915.

Париж.

VI.

ДРУГУ.

«А я таинственный певец
На берег выброшен волною»...
«Арион».

Мы, столь различные душою,

Единый пламень берегли,

И братски связаны тоскою

Однх камней, одной земли.

Одни сверкали нам вдали

Созвездий пламенные диски;

И где бы ни скитались мы,

Но сердцу безысходно близки

Феодосийские холмы.

Нас тусклый плен земной тюрьмы,

И рдяный угль творящей правды

Привел к могильникам Ардавды,

И там, вверяясь бытию,

Снастили мы одну ладью,

И зорко испытуя дали,

И бег волнистых облаков,

Крылатый парус напрягали

У Киммерийских берегов.

Но ясновидящая сила

Хранила мой беспечный век:

Во сне меня волною смыло

И тихо вынесло на брег.

А ты, пловец, с душой бессонной

От сновидений и молитв,

Ушел в круговороты битв

Из мастерской уединенной.

И здесь, у чуждых берегов

В молчаньи ночи одинокой

Я слышу звук твоих шагов

Неуловимый и далекой.

Я буду волить и молить,

Чтобы тебя в кипеньи битвы

Могли, как облаком, прикрыть

Неотвратимые молитвы.

Да оградит тебя Господь

От Князя огненной печали

Тоской терзающего плоть,

Да защитит от едкой стали,

От жадной меди, от свинца,

От стерегущего огнива,

От злобы яростного взрыва,

От стрел крылатого гонца,

От ядовитого дыханья,

От проницающих огней,

Да не смутят души твоей,

Ни гнева сладостный елей,

Ни мести жгучее лобзанье.

Да не прервутся нити прях,

Сидящих в пурпурных лоскутьях

На всех победных перепутьях,

На всех погибельных путях.

23.VIII.1915.

Биарриц.

VII*).

РОССИЯ.

Враждующих скорбный гений

Братским вяжет узлом,

И зло в тесноте сражений

Побеждается горшим злом.

Взвивается стяг победный...

Что в том, Россия, тебе?

Пребудь смиренной и бедной –

Верной своей судьбе.

Люблю тебя побежденной,

Поруганной и в пыли,

Таинственно осветленной

Всей красотой земли.

Люблю тебя в лике рабьем,

Когда в тишине полей

Причитаешь голосом бабьим

Над трупами сыновей.

Как сердце никнет и блещет,

Когда, связав по ногам,

Наотмашь хозяин хлещет

Тебя по кротким глазам.

Сильна ты нездешней мерой,

Нездешней страстью чиста,

Неутоленною верой

Твои запеклись уста.

Дай слов за тебя молиться,

Понять твое бытие,

Твоей тоске причаститься,

Сгореть во имя твое.

17.VIII.1915.

Биарриц.

II

СОЛНЕЧНЫЕ СПЛЕТЕНИЯ

И был повергнут я судьбой

В кипящий горн страстей народных, –

В сей град, что горькою звездой

Упал на узел токов водных.

I.

ПАРИЖ В ЯНВАРЕ.

Посв. Кн. В. Н. Аргутинскому.

Все тот же он во дни войны,

В часы тревог, в минуты боли...

Как будто грезит те же сны

И плавит в горнах те же воли.

Все те же крики продавцов

И гул толпы глухой и дальний.

Лишь голос уличных певцов

Звучит пустынней и печальней.

Да ловит глаз в потоках лиц

Решимость сдвинутых надбровий,

Улыбки маленьких блудниц,

Войной одетых в траур вдовий;

Решетки запертых окон,

Да на фасадах полинялых

Трофеи праздничных знамен,

В дождях и ветре обветшалых.

А по ночам безглазый мрак

В провалах улиц долго бродит,

Напоминая всем, что враг

Не побежден и не отходит.

Да светы небо стерегут,

Да ветр доносит запах пашни,

И беспокойно-долгий гуд

Идет от Эйфелевой башни.

Она чрез океаны шлет

То бег часов, то весть возмездья,

И сквозь железный переплет

Сверкают зимние созвездья.

19.II.1915.

Париж.

II.

РЕЙМСКАЯ БОГОМАТЕРЬ.

Посв. Марье Самойловне Цетлин.
«Vue de trois-quatrs, la Cathédrale de
Reims èvoque une grande figure de
femme, agénouillée en prière.»
Rodin.

В минуты грусти просветленной

Народы созерцать могли

Ее – коленопреклоненной

Средь виноградников Земли.

И всех, кто сном земли недужен,

Ее целила благодать,

И шли волхвы, чтоб увидать

Ее – жемчужину жемчужин.

Она несли свою печаль,

Одета в каменные ткани

Прозрачно-серые, как даль

Спокойных овидей Шампани.

И соткан был ее покров

Из жемчуга лугов поемных,

Туманных утр и облаков,

Дождей хрустальных, ливней темных.

Одежд ее чудесный сон,

Небесным светом опален,

Горел в сияньи малых радуг,

Сердца мерцали алых роз,

И светотень курчавых складок

Струилась прядями волос.

Земными создана руками,

Она сама была землей –

Ее лугами, и реками,

Ее предутренними снами,

Ее вечерней тишиной.

...И обнажив, ее распяли...

Огонь лизал, и стрелы рвали

Святую плоть... Но по ночам,

В порыве безысходной муки,

Ее обугленные руки

Простерты к зимним небесам.

19.II.1915.

Париж.

III.

LUTETIA PARISIORUM.

«Fluctuat nec mergitur.»

Париж, Царьград и Рим – кариатиды

При входе в храм! Вам – солнцам-городам,

Кольцеобразно легшим по водам,

Завещан мир. В вас семя Атлантиды

Дало росток. Пророки и друиды

Во тьме лесов таили Девы храм,

А на реке, на месте Notre-Dame

Священник пел заутрени Изиды.

Париж! Париж! К какой плывет судьбе

Ладья Озириса в твоем гербе

С полночным грузом солнечного диска?

Кто закрепил на площади твоей

Драконью кровь волхвов и королей

Луксорского печатью обелиска?

22.IV.1915.

Париж.

IV.

ПАРИЖУ.

Посв. Е. С. Кругликовой.

Неслись года, как клочья белой пены...

Ты жил во мне, меняя облик свой;

И, уносимый встречною волной,

Я шел опять в твои замкнуться стены.

Но никогда сквозь жизни перемены

Такой пронзенной не любил тоской

Я каждый камень вещей мостовой

И каждый дом на набережных Сены.

И никогда в дни юности моей

Не чувствовал сильнее и больней

Твой древний яд отстоенной печали

На дне дворов, под крышами мансард,

Где юный Дант и отрок Бонапарт

Своей мечты миры в себе качали.

19.IV.1915.

Париж.

V.

НОЧЬ ВЕСЕННЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ.

Посв. А. Н. Ивановой.

(Цеппелины над Парижем).

Весь день звучали сверху струны

И гуды стерегущих птиц.

А после ночь писала руны,

И взмахи цветовых ресниц

Чертили небо. От окрестных

Полей поднялся мрак и лег.

Тогда в ущельях улиц тесных

Заголосил тревожный рог...

И было видно: осветленный

Сияньем бледного венца,

Как ствол дорической колонны,

Висел в созвездии Тельца

Корабль. С земли взвивались змеи,

Высоко был фонтан комет

И гас средь звезд Кассиопеи.

Внизу несомый малый свет

Строений колыхал громады:

Но взрывов гул и ядр поток

Ни звездной тиши, ни прохлады

Весенней – превозмочь не мог.

18.IV.1915.

Париж.

VI.

ВЕСНА.

Посв. А. В. Гольштейн.

Мы дни на дни покорно нижем.

Даль не светла и не темна.

Над замирающим Парижем

Плывет весна... и не весна.

В жемчужных утрах, в зорях рдяных

Ни радости, ни грусти нет;

На зацветающих каштанах

И лист – не лист, и цвет – не цвет.

Неуловимо беспокойна,

Бессолнечно просветлена,

Неопьяненно и не стройно

Взмывает жданная волна.

Душа болит в краю бездомном;

Молчит, и слушает, и ждет...

Сама природа в этот год

Изнемогла в бореньи темном.

26.IV.1915.

Париж.

VII.

ПЕТЕРБУРГ.

Посв. Бальмонту.

Над призрачным и вечным Петербургом

Склоняет ночь край мертвенных хламид.

В челне их два. И старший говорит:

«Люблю сей град открытый зимним пургам

На тонях вод, закованных в гранит.

Он создан был безумным Демиургом.

Вон конь его и змей между копыт:

Конь змею – «сгинь!», а змей в ответ «Resurgam!»

Судьба империи в двойной борьбе:

Здесь бунт, – там строй; здесь бред, – там клич судьбе.

Но вот сто лет в стране цветут Рифейской

Ликеев мирт и строгий лавр палестр»...

И глядя ввысь на шпиль Адмиралтейский,

Сказал другой: «Вы правы, граф де-Местр».

8.II.1915.

Париж.

III

АРМАГЕДДОН

Чем глубже в раковины ночи

Уходишь внутренней тропой,

Тем строже светит глаз слепой,

А сердце бьется одиноче...

I.

ПРОЛОГ.

Посв. Андрею Белому.

Ты держишь мир в открытой длани,

И ныне сроки истекли...

В начальный год Великой Брани

Я был восхищен от земли.

И на замок небесных сводов

Поставлен, слышал, смуты полн,

Растущий вопль земных народов

Подобный реву бурных волн.

И с высоты непостижимой

Низвергся Вестник оку зримый,

Как вихрь сверлящей синевы,

Огнем и сумраком повитый

Шестикрылатый и покрытый

Очами с ног до головы.

И сводом потрясая звездным,

На землю кинул он ключи,

Земным приказывая безднам

Извергнуть тучи саранчи,

Чтоб мир спасти жезлом железным.

А на вратах земных пещер

Он начертал огнем и серой:

«Любовь воздай за меру мерой,

А злом за зло воздай без мер».

И став как млечный вихрь в эфире

Мне указал Весы:

«Смотри:

В той чаше – мир; в сей чаше – гири:

Все прорастающее в мире

Давно завершено внутри.»

Так был мне внешний мир показан,

И кладезь внутренний разъят.

И, знаньем звездной тайны связан,

Я ввержен был обратно в ад.

Один среди враждебных ратей –

Не их, не ваш, не свой, ничей –

Я голос внутренних ключей,

Я семя будущих зачатий.

11.IX.1915.

Биарриц.

ДВА ДЕМОНА

Посв. Т. Г. Трапезникову.

1.

Я дух механики. Я вещества

Во тьме блюду слепые равновесья,

Я полюс сфер – небес и поднебесья,

Я гений числ. Я счетчик. Я глава.

Мне важны формулы, а не слова.

Я всюду и нигде. Но кликни – здесь я!

В сердцах машин клокочет злоба бесья.

Я князь земли! Мне знаки и права!

Я друг свобод. Создатель педагогик.

Я – инженер, теолог, физик, логик.

Я призрак истин сплавил в стройный бред.

Я в соке конопли. Я в зернах мака.

Я тот, кто кинул шарики планет

В огромную рулетку Зодиака.

2.

На дно миров пловцом спустился я –

Мятежный дух, ослушник высшей воли.

Луч радости на семицветность боли

Во мне разложен влагой бытия.

Во мне звучит всех духов лития,

Но семь цветов разъяты в каждой доле

Одной симфонии. Не оттого ли

Отливами горю я, как змея?

Я свят грехом. Я смертью жив. В темнице

Свободен я. Бессилием – могуч.

Лишенный крыл в пареньи равен птице.

Клюй, коршун, печень! Бей, кровавый ключ!

Весь хор светил – един в моей цевнице,

Как в радуге – един распятый луч.

6.II.1915.

Париж.

III.

УСТАЛОСТЬ.

Посв. М. Стебельской.
Трости надломленной не преломить
И льна дымящегося не угасить.
Исайя XLII 3.

И тогда, как в эти дни, война

Захлебнется в пламени и в лаве,

Будет спор о власти и о славе,

Будут умирать за знамена...

Он придет не в силе и не в славе,

Он пройдет в полях, как тишина;

Ничего не тронет и не сломит,

Тлеющего не погасит льна

И дрожащей трости не преломит.

Не возвысит голоса в горах,

Ни вина, ни хлеба не коснется –

Только все усталое в сердцах

Вслед ему с тоскою обернется.

Будет так, как солнце в феврале

Изнутри неволит нежно семя

Дать росток в оттаявшей земле.

И для гнева вдруг иссякнет время,

Братской распри разомкнется круг,

Алый Всадник потеряет стремя,

И оружье выпадет из рук.

27.IX.1915.

Биарриц.

IV.

АПОЛЛИОН.

Посв. В. Рошину.
«И открыл он клядезь бездны
И вышла саранча...
И царем над собою она имела
Ангела
бездны... Имя ему – Аполлион,
что значит Истребитель».
Откров. IX 1–12.

Из звездной бездны внутренних пространств

Раздался голос возвестивший:

«Время

Топтать точило ярости!

За то, что люди

Для демонов им посланных служить

Тела построили

И создали престолы;

За то, что гневу

Огня, раскрыли волю

В разбеге жерл и в сжатости ядра;

За то, что в своевольных

Теченьях воздуха сплели гнездо

Мятежным духам взрыва;

За то, что безразличью

Текучих вод и жаркого тумана

Дали мускул

Бегущих ног и вихри колеса;

За то, что скупость руд

В рать пауков железных превратили

Неумолимо ткущих

Сосущие и душащие нити;

– За то – освобождаю

Плененных демонов

От клятвы покорности,

А хаос, скованный в круженьях вещества,

И в пляске вихрей –

От строя музыки!

Даю им власть над миром

Покамест люди

Не покорят их вновь

В себе самих смирив и оборов

Гнев, Скупость, Своеволье, Безразличье»...

И видел я:

Разверзлись двери неба

В созвездьи Льва,

И бесы

На землю ринулись...

Оставив домы,

Сгрудились люди по речным долинам,

Означившим великих царств межи,

И вырывши в земле

Ходы змеиные и мышьи тропы,

Пасли стада прожорливых чудовищ –

Сами – и пастыри, и пища.

Время

Как будто опрокинулось...

И некрещеным водой Потопа

Казался мир:

Из тины выползали

Огромные, коленчатые гады,

Железные кишели пауки,

Змеи глотали молнии,

Драконы извергали столпы огня

И жалили хвостом,

В морях и реках рыбы

Метали икру смертельную,

От ящеров крылатых

Свет застилался,

Падали на землю

Разрывные и огненные яйца,

Тучи насекомых

Чудовищных строеньем и размером

В телах людей горючие личинки оставляли;

И эти полчища исчадий, получивших

И лик, и плоть, и злобу от людей,

Снедь человечью жалили, когтили,

Давили, рвали, жгли, жевали, пожирали,

А города, подобно жерновам,

Без устали работа, мололи

Зерно отборное из первенцев семейств

На пищу демонам...

И Ангел Бездны

Ликуя, возгласил:

«Снимается проклятье Вавилона!

Языков разделенью

Пришел конец!

Одни и те же речи

Живут в устах врагов.

Но смысл имен и емкость слов

Я исказил внутри:

Понятия спутались,

Язык же стал

Безвыходно единым.

Каждый мыслит

Убийством истребить убийство

И одолеть жестокостью жестокость.

И мученик своею правдой множит

Мою же ложь.

Мудрость,

Бесстыдно обнажившись, как блудница,

Ласкает воинов,

А Истины, сошедшие с ума,

Резвясь скользят по лужам

Обледенелой крови...»

23.IV.1915.

Париж.

V.

АРМАГЕДДОН.

Посв. Л. С. Баксту.
«Три духа, имеющие вид жаб...
соберут царей вселенной для
великой битвы... в место
называемое Армагеддон...»
Откров. XVI 12–16.

Положив мне руки на заплечье

(Кто? – не знаю, но пронзил испуг

И упало сердце человечье...)

Взвел на холм и указал вокруг.

Никогда такого запустенья,

И таких невыявленных мук,

Я не грезил даже в сновиденьи!

Предо мной, тускла и широка,

Цепенела в мертвом исступленьи

Каменная зыбь материка.

И куда б ни кинул смутный взор я –

Расстилались саваны пустынь,

Русла рек иссякших, плоскогорья;

По краям, где индевела синь,

Громоздились снежные нагорья,

И клубились свитками простынь

Облака. Сквозь огненные жерла

Тесных туч багровые мечи

Солнце заходящее простерло...

Так прощально гасли их лучи,

Что тоскою мне сдавило горло

И просил я:

«Вещий, научи:

От каких планетных ураганов

Этих волн гранитная гряда

Взмыла вверх?»

И был ответ:

«Сюда

По иссохшим ложам океанов

Приведут в день Страшного Суда

Трое жаб царей и царства мира

Для последней битвы всех времен.

Камни эти жаждут испокон

Хмельной желчи Божьего потира.

Имя этих мест – Армагеддон».

3.X.1915.

Биарриц.

VI.

ЛЕВИАФАН.

«Сердце его твердо,
как камень и жестоко,
как нижний жернов...
На все высокое он смотрит смело.
Он царь надо всеми сынами гордости».
Книга Иова XLI.

«Множество,
соединенное в одном лице,
именуется государством – civitas.
Таково происхождение Левиафана;
говоря почтительнее, –
этого смертного бога».
Hobbes. «Leviathan».

Мне – Иову сказал Господь:

«Смотри:

Вот царь зверей, всех тварей завершенье

– Левиафан. Тебе разверзну зренье,

Чтоб видел ты, как вне, так и внутри

Частей его согласное строенье,

И славил правду мудрости моей».

__________

И вот, как материк, из бездны пенной,

Вмыв Океан, поднялся Зверь Зверей

Чудовищный, свирепый, многочленный...

В звериных недрах глаз мой различал

Тяжелых жерновов круговращенье,

Вихрь лопастей, мерцания зеркал,

И беглый огнь и молний излученье.

__________

«Он в день седьмой был мною сотворен»,

Сказал Господь: «Все жизни отправленья

В нем дивно согласованы. Лишен

Сознания – он весь пищеваренье.

Все человечество извечно включено

В сплетенье жил на древе кровеносном

Его хребта, и движет в нем оно

Великий жернов сердца. Тусклым, косным

Его ты видишь. Рдяною рекой

Струится свет мерцающий в огромных

Чувствилищах; а глубже – в безднах темных

Зияет голод вечною тоской.

Чтоб в этих недрах медленных и злобных

Любовь и мысль таинственно воззвать,

Я сотворю существ ему подобных

И дам им власть друг друга пожирать».

__________

И видел я, как бездна Океана

Извергла в мир голодных спрутов рать:

Вскипела хлябь и сделалась багряна.

Я ж день рожденья начал проклинать

И говорил:

«Зачем меня сознаньем

Ты в этой тьме кромешной озарил

И дух живой, вдохнув в меня дыханьем,

Дозволил стать рабом бездушным сил.

Быть слизью жил, бродилом соков чревных

В кишках чудовища?»

В раскатах гневных

Из бури отвечал Господь:

«Кто ты

Чтоб весить мир весами суеты

И смысл хулить моих предначертаний?

Весь прах, вся плоть посеянные мной

Не станут ли чистейшим из сияний,

Когда Любовь растопит мир земной?

Сих косных тел алкание и злоба

Лишь первый шаг к пожарищам любви.

Я сам в тебя сошел, как в недра гроба,

Я сам огнем томлюсь в твоей крови.

Как я – тебя, так ты взыскуешь землю.

Сгорая – жги. Замкнутый в гроб – живи.

Таким мой мир приемлешь ли?»

– «Приемлю».

9.XII.1915.

Париж.

DIES ILLA TAM AMARA.

… «И отдала земля мертвых
бывших в ней»...

Праху – прах...

Я стал давно землей...

Мною цвели растенья,

Мною светило солнце.

Все, что было плотью,

Развеялось, как радужная пыль,

Живая, безымянная.

И Океан времен

Катил прибой столетий...

Вдруг

Призыв Архангела,

Насквозь сверкающий

Кругами медных звуков

Потряс вселенную;

И вспомнил себя

Я каждою частицей,

Рассеянною в мире.

В трубном вихре плотью

Истлевшие цвели в могилах кости.

В земных утробах

Зашевелилась жизнь,

А травы вяли,

Сохли деревья,

Лучи темнели.

Холодело солнце.

Настало

Великое молчанье.

В шафранном и тусклом сумраке

Земля лежала разверстым кладбищем.

Как бурые нарывы,

Могильники вздувались,

Расседались,

Обнажая побеги бледной плоти.

Пясти

Ростками тонких пальцев

Тянулись из земли;

Ладони розовели;

Стебли рук и ног с усильем прорастали,

Вставали торсы, мускулы вздувались,

И быстро поднималась

Живая нива плоти,

Волнуясь и шурша...

Когда же темным клубнем,

В комках земли и спутанных волос

Вскрылась голова,

И мертвые разверзлись очи, –

Небо

Разодралось, как занавес,

Иссякло время,

Пространство сморщилось

И перестало быть...

И каждый

Внутри себя увидел

Солнце

В Зверином Круге...

...И сам себя судил...

1.II.1915.

Париж.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

НАД ЗАКОНЧЕННОЙ КНИГОЙ.

Не ты ли

В минуту тоски

Швырнул на землю

Весы и меч,

И дал безумным

Свободу весить

Добро и зло?

Не ты ли

Смесил народы

Густо и крепко,

Заквасил тесто

Слезами и кровью

И топчешь, грозный,

Грозды людские

В точиле гнева?

Не ты ли

Поэта кинул

На стогны мира

Быть оком и ухом?

Не ты ли

Отнял силу у рук

И запретил

Сложить обиды

В глубокой чаше

Земных весов,

Но быть назначил

Стрелой указующей

Разницу веса?

Не ты ли

Неволил сердце

Благословить

Убийц и жертву

Врага и брата?

Не ты ли

Неволил разум

Принять свершенье

Непостижимых

Твоих путей

Во всем гореньи

Противоречий,

Несовместимых

Для человечей

Стесненной мысли?

Так дай же силу

Поверить в мудрость

Пролитой крови;

Дозволь увидеть

Сквозь смерть и время

Борьбу народов,

Как спазму страсти,

Извергшей семя

Внемирных всходов!

1.XII.1915.

Париж.